Снилось, что кто-то мне очень хорошо знакомый побежал вперед, где через пару шагов его разорвало напополам короткой очередью из 12-миллиметрового станкового пулемета. 
Как в замедленной съемке я видел, как из тела вылетают фонтанчики фарша, выгрызаемые жесткими металическими стерженьками, как теловище разделяется на пополам, и нелепо вмахнув руками, разваливаеся в разные стороны.

Не успели раскаты эха утихнуть, как вдруг появился еще один хорошо знакомый мне человек. Что-то шевельнулось у меня в груди. Или грусть, или сожаление, а может быть чувство потери, но тут в гул эха снова вплелось пулеметное соло.
Гулко, тяжело, неспешно и даже немного лениво, пулемет выплевывал пули.
Одна. Две. Три. Четыре.
Мелькнула оторванная рука, лохмотьями висящие мышцы и сухожилия.
И снова эхо катящееся вдоль домов.

И тут кто-то у меня над ухом прокричал: - Останови ее! Она же совсем не умеет бегать!

Я глянул на выщербленную сотнями пуль асфальтовую дорожку, с десятками растерзанных, изорванных и переломанных тел, раскиданных по ней. 
По дорожке бежала, изо всех сил, стараясь, моя хорошая знакомая.
В носу что-то защипало.
- Да, я остановлю ее, - ответил я, промаргивая пелену с глаз.

И снова взялся за гашетку 12-миллиметрового станкового пулемета.