Приснился Иван. 
Иван Грозный. 
Пир огромный, пулярки да стерлядь, квас и пиво. И я с братьями-опричниками к ногам царя-батюшки, головы отрубленные вперемежь бросаю. То собачьи, то людские. А глаза у них одинаковые. Мертвые и насмешливые. 
Метлой мету нечисть да скорбь, что народу русскому жить по-людски мешает. Но сложнее всего вымести своих же, братьев-опричников да девиц красных, с именами русскими, на каждом взмахе душа моя болит и стонет.
Взмахну метлой - голова под ноги катится, и голос царев за спиной до дрожи низко выговаривает:  - Акулина - зависть черная, алчность да ложь!
Еще махну, вновь голова и царь-голос:  - Федор - безразличие!
Взмах, голова, голос:  - Василиса - прелюбодеяние! 
Но эти глаза не смеются. Они просто мертвы.
И вдруг:  - Роман! 
Оборачиваюсь на голос, а царь, огладив бороду, молвит:  - Сам думай, опричник!

И я не размышляя ни секунды кладу голову на плаху, где брат мой, в кафтане черном, топор ужо поднял, да только слеза его мне на щеку капнула, да голова собачья на его поясе подмигнула.

И катится моя голова меж собачьих оскалов, людских гримас и слышу царь-голос:  - Роман - во благо и спасение! 
И остановилась моя голова прямо глядя в глаза несмеющиеся.